народ, с одной стороны, и правительство—с другой, и устроить переполох ради своей копейки. И если сегодня я их призываю в свидетели, не потому, что я их всех абсолютно считаю особенно честными людьми, а ввиду того, что и они…]. Повторяю, все помещики и даже самые недобросовестные из них не могут не подтвердить мои показания и не могут привести ни одного факта, опровергающего мои показания. [Из них]. В числе их были такие, как, напр., Пав<ел> Зах<арович> Б<ажбеук> Мел<иков>, который с женой жил совершенно уединенно в лесах, совершенно безопасно и спокойно, часто сопровождал меня (члена уездн<ого> ком<и-тета>) в разъездах, принимал близк<Сое> участие в делах крестьян и [<1 неразборчивое был выбран вместе со мной] -Егор Бежан<ович> Калантаров и; его сын Владимир Егорович Калан<таров>, кот<о-рые> делали письменные дружеские поручения по уп-рав<Слению>> населением, что я исполнял любезно. Бежан Калант<аров> и Вас<илий> Люсинов, ко-т<Сорые> часто сопровожд<Сали> и были выбраны в Лалварск<ий>> комит<ет>. [Все это так же, как важные, мною приведенные факты, могут доказать документально]. (Узунляр<ская> дача и т.д.).
И, вообще, если я не был революционером, то причина не боязнь и не случайность. Если хотите, тогда обстоятельства были таковы, что почти каждый человек [должен] принужден был быть партийным-революционером, и никто не опасался никого.
Хотя по просьбе уездных начальников я начал работать, но мое направление было следствием и проявлением моего особого мировоззрения и темперамента. Я не был революционером и не могу быть им, ибо я гораздо глубже и шире смотрю на жизнь, чем может допустить программа какой-нибудь революционной
