одно ярмо на другое. После покорения они шли по пути духовного обнищания, испытывая двойной гнет—русской и своей отечественной буржуазии, разжигавшей ненависть к человеку другого племени и тем самым заглушавшей среди своего народа классовую ненависть угнетенных к угнетателям.
Приведу два примера. Основоположник нашей литературы, Абовян (XIX век)—замечательная фигура не только по своей литературной значимости, но и по своей жизни. Это человек, который видел персидское владычество, попал случайно в дерптский университет, вращался в обществе Гете, был знаком с Жуковским[1] и т. д. Вершувшись в Армению в эпоху зверского режима Николая I, он бесследно исчез, оставив легенду о «черной карете» и о столь же мифической могиле его в Охотском крае[2].
Изучая наследство этого знаменитого человека нашей литературы, следя за его ростом—а он исчез совершенно молодым,—можно с полным правом сказать, что в нормальных условиях развития армянского народа Абовян вырос бы в большого писателя.
Или возьмем Микаэля Налбандьяна—это тоже крупнейшая фигура в армянской литературе, ближайший друг Бакунина, Огарева и других передовых людей в русской истории, связанной с делом о лондонской пропаганде и т. д., один из основоположников демократической литературы. Он сидел в Петропавловской крепости и погиб там же, как и все светлые люди того десятилетия.
Приводя эти примеры, я хочу сказать, что только сейчас у нас есть возможность войти в большую литературу,—эту возможность дала нам Октябрьская революция.
Маленькое замечание: мы слышали здесь о Шевченко, о Руставели, Ованесе Туманяне и т. д. Я должен сказать, что неправильно упоминать эти имена, не добавляя что они принадлежат всем народам. Я, армянский писатель, считаю их своими родными—также, как Туманяна. Я считаю и Руставели таким же родным мне писателем, как Хоренаци,—его творчество уже вошло в общую нашу сокровищницу.
Но разве дело идет сейчас только об истории? По-моему дело в тем, что армянский отряд нашей литературы, как и грузинский
