(1909, № 60), обязался работать в Ани всего в течение четырех месяцев, причем Басмаджян должен был оплачивать ему лишь расходы по проезду и питанию. Однако, не получив никаких средств, Басмаджян не мог обеспечить ему расходов даже и на четыре месяца.
До самого прибытия в Ани Тораманян, повидимому, не представлял всей сложности работы, которую он обязался выполнить за четыре месяца. Лишь после того как приступил к делу он убедился в том, что здесь требуется работа ряда лет. Но от этого он не впал в уныние; наоборот, он принялся за работу с большой энергией, игнорируя материальные трудности.
В это время появился в Ани один из тифлисских купцов-армян, который обещал Тораманяну денежное пособие по 30 руб. в месяц после возвращения Басмаджяна обратно в Париж. Несмотря на ничтожный размер пособия, половину которого надо было платить привлеченным им чернорабочим, архитектор- энтузиаст согласился остаться и продолжать начатые работы. Басмаджян вскоре оставил Тораманяна одного в Ани, сам же выехал сначала в Александрополь (Ленинакан), а затем в Тбилиси, обещав ему изыскать дополнительные источники средств и выслать теплые вещи к зиме. Однако, не добившись ни того, ни другого, Басмаджян возвратился в Париж, и „после этого,—говорит Тораманян,—началась бесконечная наша переписка с Басмаджяном, полная жалоб с моей стороны и обещаний —с его стороны. Дрожа от холода, лишенный самого необходимого и опираясь на гостеприимство знакомых, я провел кое-как зиму“[1].
Этот упорный человек, не имея никаких переспектив на помощь со стороны, в марте следующего года выехал из Александрополя, где прожил зиму, в Ани для того, чтобы возобновить работы. Этот год провел он в еще больших лишениях. Тифлисский купец прекратил высылку ежемесячного пособия, и Тораманян остался всецело на попечении единственного анийского монаха, вардапета Микаэла. Полуграмотный, простой монах делился с Тораманяном последним куском хлеба, хотя „он, этот добродушный монах,—как пишет Марр,— сам часто оставался без куска хлеба, живя в холодной, неотопленной комнате, наполнявшейся водой по щиколотку во время дождей (чему я сам был свидетелем)“.
Торос Тораманян дошел до крайних пределов нищеты. По целым дням он оставался голодным, под конец оказался в буквальном смысле слова в лохмотьях, но не прекращал работы. Дальше, однако, это не могло продолжаться, и он при помощи окрестных жителей вырвался, наконец, из Ани и приехал в Эчмиадзин[2]. Если в Ани переносил он одни только физические лишения, в Эчмиадзине к ним прибавились и нравственные испытания.
При виде человека в лохмотьях, называвшего себя архитектором, некоторые эчмиадзинские монахи, не стесняясь, открыто издевались над ним и в грубой форме выражали свое пренебрежение к нему, насмешливо величая его „мастером“, „ремесленником“.
К счастью, для Тораманяна среди эчмиадзинских монахов нашелся один— архимандрит Хачик Дадян, отличавшийся решительным характером, который, не имея ни соответствующего образования, ни необходимой подготовки, с большой
