Именно эта психологическая инерция, унаследованная нами, эта «тревога», по сей день дающая о себе знать, и заставляет нас, представителей «малых» народностей, поспешно и, по возможности, развернуто показать «большим» нациям нашей страны наши неизвестные сокровища, раз мы располагаем уже в настоящее время всеми возможностями творить национальную по форме культуру, чувствовать себя равными рядом с ними, всеми нашими силами участвовать в великом деле—созидании социализма.
Вопрос этот, однако, имеет другую характерную особенность, без учета которой мы вряд ли сможем разрешить поставленную перед нами, на мой взгляд, насущнейшую проблему. Мы уже отметили, что при господстве царизма и буржуазии в необъятной и многоязычной Российской империи господствующие классы не останавливались ни перед какими средствами для подавления творческих возможностей покоренных народностей. Именно этой «культурной» агрессией господствующих классов и можно объяснить то обстоятельство, что после ассимилирования украинца Гоголя они были не прочь поглотить также и украинца Шевченко, однако украинец Шевченко вопреки этим домогательствам не дал себя поглотить, ибо он был чужд господствующей нации, т. е. социального желудка господствующих классов. Его, Шевченко, внешне, т. е. как чисто литературно-эстетическую категорию, русская великодержавная литература в известной степени еще могла попытаться присвоить, но по существу этому присвоению или поглощению препятствовала социальная
